ХРОНИКИ ПОСЛЕДНЕГО ИСКАЖАЮЩЕГО Светлячок
Бета: отсутствует.
Фэндом: оригинальное произведение.
Рейтинг: PG-13, возможно
R исключительно за жестокость.
Персонажи/пейринги: Локи, Безымянный/Дайрен Ноэль, Джирики/Хердин/Рианара, Эйрина, Эграсса и др.
Предупреждение: джен, гет,
слэш с какой главы начнётся – неизвестно, но ещё не скоро, и ничего высокорейтингового не ожидается, пока что тонкие, но не замаскированные намёки).
Жанр: fantasy, adventure, action, drama.
Аннотация: «Пришла пора позабыть древнюю вражду и отринуть ненависть, зародившуюся в момент создания этого мира, ибо когда придёт час его гибели, вновь возродятся ушедшие в небытие Боги. Пришло время Древних вернуться в их мир и свершить то, что было предначертано. Их будущее неведомо даже им самим, но судьбы их связаны воедино. Мир зовёт их. Мир нуждается в них. Теперь пришло время Богов вернуться в свой родной дом, и да поможет Свет этому миру и тем, кто встанет у них на пути…» Пророчество Карда’ас Миройсской, третьей Искажающей эльфийского народа.
От автора: сага о Богах и эльфах.
Предупреждение: ни один из главных действующих героев не задействован нив прологе, ни в первой части, за исключением единственного оставшегося божества. В мире, который я творю очень много интересных мне персонажей и т.к мне хочется охватить их всех, до главных героев дело дойдёт не скоро. Однако же каждый эпизод – новый узелок в плетущемся мною полотне этого мира.
Размер: макси.
Статус: в процессе, работа продолжается.
От автора: давно уже хотелось написать чего-нибудь такого - мягкого, плавного, фэнтезийного, так что буду ме-е-е-едленно осуществлять свою мечту.
На героев можно посмотреть
здесь.
Пролог 01. Как разрушаются стены
Пролог 01
Как разрушаются стены
Тяжёлая, изъеденная вездесущими термитами дубовая дверь, на первый взгляд кажущаяся совершенно бессильной против одного-единственного нажима, с натужным скрипом – будто кому-то приходилось прилагать большие усилия, чтобы открыть её – отворилась и в узкую камеру, немного помедлив, ворвался обидно тусклый свет двух чадящих факелов в руках оставшихся стоять снаружи стражников. Немолодой бородатый мужчина в чёрной рясе священника брезгливо поморщился, принюхавшись к витающему внутри отчётливому запаху гниения и тлена и, с отвращением вдыхая спёртый тюремный воздух, принялся напряжённо вглядываться в единственный оставшийся не освещённым – не затронутым светом – угол камеры.
- Нет смысла от нас прятаться, – огласил тесную комнатёнку его мягкий спокойный голос. – Если потребуется, мои люди вытащат тебя на свет.
Едва затихло эхо его последних слов, как тьма зашевелилась и священник, куда лучше своих охранников знавший, КТО заточён в защищённой самим Настоятелем и его безымянным союзником, камере, только усилием воли заставил себя не отступить в сторону – под защиту мечей, когда на расстоянии вытянутой руки от него вдруг из ниоткуда возникли неестественно ярко-серые глаза с вертикальными кошачьими зрачками.
- На место тварь! – предупреждающе рявкнул открывший зачарованную дверь тюремщик и, не дожидаясь реакции пленника, ткнул в него факелом. Из темноты послышалось сдавленное шипение и глаза исчезли – затаились во тьме, ожидая подходящего момента, чтобы появиться вновь.
Священник украдкой – чтобы этого не заметили стоявшие за ним люди, а не прятавшийся от их глаз узник: уж от того-то, даже лишённого магии, вряд ли могла укрыться такая человеческая эмоция как страх – облегчённо вздохнул, и покосился на тюремщика. Растрёпанный бородач, явно считавший себя хозяином предоставленной в его распоряжение тюрьмы, милостиво кивнул, и священник, подобрав подол рясы, решительно шагнул навстречу затаившейся во тьме опасности.
- Я прислан Настоятелем Церкви нашей, чтобы передать тебе волю его. За сотворённые тобой преступления, ты, Ноэль Дайрен, будешь казнён на закате завтра вечером. По слову Совета ты лишён права на исповедь… – из темноты донеслось тихое хмыканье, и священник напряжённо замолчал – не в ожидании ответа, нет, уж он-то знал, что на это мог ответить тот, кто не признавал Церкви, и чьё существование до недавних пор Церковь упорно отрицала. Узник молчал в ожидании дальнейших слов, молчал и священник, ни на миг не забывавший воли Настоятеля, но не имевший никакой возможности выполнить её в присутствии посторонних. Есть слова, которые не предназначены для чужих ушей. А есть слова, которые именно для этого и созданы. И священник, и тот, ради кого он пришёл – оба они знали, что никакой казни не будет, слишком опасны последствия. Но они оба также знали и то, что одному из них никогда не видать свободы, просто одна тюрьма сменится другой, ещё более надёжной и нерушимой. Ведь именно ради этого Настоятелем и были срочно призваны те, кто некогда, несмотря на неравные силы, сумели одолеть и пленить своего же ставшего слишком опасным сородича.
Пленник молчал, и священник, тяжело вздохнув, повернулся к выходу. Свою миссию он выполнил. До этого молчаливо стоявший на страже тюремщик с облегчением трижды ударил в дверь могучим кулаком, и та покорно распахнулась перед ними.
- Лорд… – нарушив тяжкую тишину, вдруг прозвучал из темноты неестественно скрипучий голос, словно его обладатель в течение многих лет лишён был возможности с кем-либо поговорить, и священник порывисто обернулся, чтобы увидеть, как узник, болезненно щурясь от слишком яркого для него света и прикрывая узкой ладонью отвыкшие от него глаза, неуверенно шатаясь, делает шаг вперёд.
- Назад! – поспешный и визгливый вопль тюремщика вкупе с ощутимым толчком дубинки практически отшвыривают пленника назад к стене прежде, чем священник успевает вмешаться и остановить проявившего излишнего рвение своего провожатого, но пленник едва ли обращает на это внимание.
- Что…?
- Я – Ноэль, лорд Дайрен, человек, не забывай этого, – насмешливо улыбается узник, кривя в неумелой улыбке тонкие губы и священник, против своей воли чувствуя сожаление к обречённому на вечное заточение лорду, торопливо покидает вонючую камеру и её странного и страшного обитателя. Тюремщик, испуганно бормочущий то ли извинения, то ли просьбу замолвить за него словечко перед господином Настоятелем, отстаёт от него всего на несколько шагов и в следующее мгновение дверь со скрипом запирается на не вяжущийся с её обликом массивный мерцающий замок. Единственный источник света – факел в руках охранников исчезает вместе с посетителями и камера с оставшимся в ней пленником снова погружается в кромешную тьму. И поэтому никто – никто – не видит торжествующего взгляда нечеловеческих – слишком ярких – глаз, которым таинственный лорд оглядывает северную стену своего узилища – единственное, что отделяет его от вожделенной и уже почти досягаемой свободы.
Всё прошло точно по плану: света было совсем не много, но хватило и этого.
Незнакомец улыбается, глядя, как тонкий зелёный росток быстро набирающего силу будущего дерева медленно, но верно пробивается сквозь кажущуюся нерушимой и вечной многометровую стену его тюрьмы.
Одна из самых страшных опасностей мира, спустя долгих двести лет своего заточения, рвалась на волю.
Шёл 276 год после его Искажения.Пролог 02. Как угасают души
Пролог 02
Как угасают души
Поднятая копытами в воздух дорожная пыль танцевала в воздухе, то и дело забиваясь в нос. Крестьянин чихнул, не осмеливаясь ни подняться с колен, ни тем более поднять глаза вверх – одна только богато украшенная сбруя говорила о высоком происхождении нежданных гостей.
- Н-налево, – заикаясь от испуга просипел старик, кланяясь ещё ниже, опасаясь навлечь гнев высокородных господ. Затянутая в тонкую перчатку рука величественно поднялась, и в пыль – прямо перед коленопреклонённым крестьянином – с приглушённым звоном упало две монеты. Тускло сверкнуло рыжее золото и старик, не смея поверить своей удаче, позабыв о страхе, метнулся вперёд. Скрюченные мозолистые пальцы проскребли по земле, захватив вместе с деньгами полную ладонь придорожной пыли. Ещё одна монета – ещё один огненный отблеск откатилась чуть дальше и затаилась под пожухлым листом подорожника. Два золотых – баснословная сумма, но в отличие от крестьянина, всаднику нет дела до денег.
Повелительный оклик, шпоры в бока и легконогие, почти не уставшие за долгую дорогу кони одновременно срываются в бег – только последний, с всадником помоложе отстаёт на полшага. И снова клубы пыли вьются над пустынной дальше дорогой, оставив позади уже третью по счёту деревушку.
На самом деле, мало кто видит этих всадников: слышно только редкое конское ржание, да перестук копыт. И если какому-нибудь бродяге всё же доведётся в сумерках услышать эти звуки, то уже вскоре по деревням и посёлкам, обрастая всё новыми подробностями, загуляет ещё одна легенда о Призрачной гвардии Низвергнутого.
На самом деле, мало кто просто способен увидеть этих семерых – а всадников семеро, – когда они скачут верхом на своих проклятых лошадях. Вот и в этот раз им встречаются лишь трое. Старик. Мальчишка. Да какая-то девушка, помахавшая рукой вслед промелькнувшему лишь на миг перед ней отряду.
Предводителю нет до них никакого дела – это обязанность церковников и инквизиторов, и жизнь веснушчатого мальчишки-служки становится чуть длиннее.
Дорога стелется перед ними невидимой чёрной лентой ночью и грязно-серой – днём. Зима. Предводитель и его спутники давно не видели снега – слишком редко их выпускают во внешний мир, слишком много лет минуло с тех пор, как алый рубин загорался в последний раз.
Впрочем, в этих местах зима неотличима от лета – только тяжкие, набухшие тучи висят над головой, не позволяя, запрещая будто им увидеть позабытое синее небо.
В сознании горит алое зерно и рыжие волосы, не скрытые больше лёгким шлемом, хлещут по лицу наравне с ветром.
Мгновения незабытой свободы.
Тот, у кого когда-то было имя, знает – как бы они не спешили, успеть невозможно. Знает это и тот, кто их послал. Вопрос – в чём его цель, если и так ясно, что даже им не по силам вернуть в былую тюрьму покинувшего её. Но – алый свет перед внутренним взором, чёткий приказ, свежий ветер в лицо, остающиеся за спиной мили незнакомых дорог и искажённые привычным страхом лица людей, видящих их.
В этом новом, изменившемся, но оставшимся неизменным мире свергнутых богов теперь правят те, кто прежде возносил им хвалы, а те, кого некогда почитали наравне с богами – ушедшими? свергнутыми? не знает никто – сами снизошли до службы нынешним повелителям и господам.
Тот, чьё имя уже давно сгорело и обратилось в пепел под испепеляющим жаром алого рубина, знает, что он всего лишь такой же узник, как и тот на поиски кого он был отправлен. Возможно, не останься от его памяти лишь дырявые лохмотья, он бы смог даже вспомнить лицо своей цели – ведь он пленён и поставлен на службу столько же лет назад. А впрочем, может и больше.
Имя – бывший лорд Дайрен Ноэль – не говорит ему ни о чём. Только лохмотья воспоминаний всё же шевелятся и лишь на одно мгновение, прежде чем вновь исчезнуть в алом пламени, перед глазами, застилая реальность, возникает чужая улыбка, чёрный ворох волос с запутавшимся в них четырёхлистным клевером, горячее дыхание, раскалённым пламенем вулкана обжигающее шею и тихий переливчатый звон лютни.
Топот копыт безжалостен точно также как пленившее их пламя – улыбка тает, и только в ушах шелестит болезненно знакомый шёпот.
…
В город они прибывают на рассвете, когда ни ночная тьма, ни утренняя пелена тумана не скрывают от глаз тихие, будто вымершие узкие улочки и серые, полуразвалившиеся стены тюрьмы, над которой, раскинув во все стороны зелёные ветви, возвышается дерево, равных которому нет даже в лесах эльфийских владык.
Нет смысла обыскивать развалины – того, кто ждал почти триста лет этого мизерного шанса покинуть удерживающие его стены, здесь давно уже нет. Сам воздух в этом вымершем городке пропахся и пропитался насквозь магией, это её искорки играют сейчас на резных листьях дерева, в считанные минуты выросшего и разрушившего до основания и ненавистную тюрьму и оковы.
Миссия – какая-то уж больно странная – выполнена. Наверное, пославший их это предвидел, удивительно было бы, если бы исход был иной.
Командир призрачного отряда – да, в этом легенды не врут, вот только служить обречены они не Низвергнутому, и иногда Свет даже хуже того, что все считают Тьмой, – оборачивается, оглядывается на своих шестерых спутников.
Неизменные, прежние, не постаревшие ни на день лица веселы и угрюмы одновременно, и только самый молодой из них, некогда шестнадцатилетний рыжик всё ещё живо крутит головой по сторонам, ёрзая в седле своего рысака.
Вечность на то и вечна, и они тянут, медлят как могут, прежде чем связаться с хозяином и вернуться в своё неизменное узилище. Только в отличие от разбившего свои оковы Дайрена Ноэля, их тюрьму уничтожить куда сложнее.
Дерево поёт, и в его песне отчётливо слышны ликующие нотки – последний Искажающий эльфийского народа, попрятавшегося и закрывшего все дороги в свои непроходимые ныне леса, наконец-то свободен. Дерево похоже на вырастившего его мага, и лишь кособокие яблони в саду главы города чуют недоброе – ещё ниже склоняют приземистые макушки.
Второй Настоятель Кинта Северного откидывается в кресле и слегка потирает шею, которую, будто к ней подвешен неподъёмный груз, сильнее обычного тянет к земле. Алый рубин сейчас будто живёт своей жизнью, полыхая как никогда ярко. Семь искорок, словно впаянных в сердце переливающихся на свету граней, то гаснут, то снова вспыхивают – семь разных душ, подобно мухам некогда пойманные в паутину рубина.
На морщинистом лице рождается улыбка, а покрытая пигментными пятнами желтоватая рука чуть крепче сжимается на пульсирующем камне – секунда, другая, и тот затухает окончательно. Огонёк свечи в замкнутом, лишенном кислорода пространстве.
В какой-то степени, так оно и есть.
Настоятель подходит к окну: не для того, чтобы бросить взгляд на свои владения – ему не нужны напоминания о том, как велика его ответственность за жизни и души жителей этого города.
Он думает. Осознаёт. Просчитывает – насколько велик был риск. Лорд Дайрен Ноэль покинул свою многовековую тюрьму, причём как раз накануне вступления в сан главного Настоятеля Кинта Западного.
Триста лет его не было в мире, триста лет минуло со дня его заточения, так куда же может отправиться тот, кто ищет спокойствия и жаждет мести? Дороги в леса эльфов ему нет, а значит лишь Город-утративших-надежду его последнее и единственно возможное пристанище.
Город, которого никогда не было на картах и от которого ныне не осталось и стен: лишь в нескольких домах фундамент куда древнее и прочнее других, раз его не смогли разрушить ни пыльные века, ни пришедшие после выигранной войны люди. И теперь, будто в насмешку над прежними обитателями "утратившими-надежду", но всю её возложившую на свой последний островок покоя, на его месте раскинулись куда более широкие мощёные камнем оживлённые улицы и площади новой столицы.
Кинт Западный вовсю смеётся над давно истлевшими скелетами звонкими голосами людей.Пролог 03. Как умирают БогиПролог 04. Как свершается грех
-
-
16.03.2010 в 13:45Как умирают Боги.
Костры на пограничных постах этой ночью полыхают особенно ярко, освещая застывшие в напряжённом ожидании лица добровольно взявших оружие в руки и присоединившихся к караулу мужчин, и одновременно отбрасываемыми на землю тенями порождая чудовища не менее страшные чем те, что возникают в слабом разуме труса.
Натруженные руки, привычные к плугу и топору крепко сжимают кажущиеся неудобными рукояти старых, отцовских ещё мечей – никто не дрогнул, не отказался, ведь за их спинами, там, в деревне, где сейчас не было видно ни единого огонька, остались те, за чью жизнь каждый готов был отдать всё что у них было.
Не уберегли. Сейчас это известно – нет никого, кто бы не знал о происшествии в этой деревне, но тогда, более трёхсот лет назад, несмотря на страх за дорогих сердцу людей, ни у кого из тех, что ждут на границе деревни и леса нет ни тени сомнений. Просто они верят. Глупо и слепо, не зная пока, что Боги, с алтарей которых ещё не успело исчезнуть щедрое подношение, уже не слышат ни их слов, ни их мыслей.
Из лесной чащи, нарастая, раздаётся звериный вой и кузнец – его легко можно узнать по могучим плечам со вздувшимися венами – так крепко держит он свой молот, с которым не расстался даже перед нынешней угрозой, - молча подбрасывает в неспокойный костёр ещё пару веток. С треском те падают в огонь, взметнув вверх пепел от уже прогоревших дров и тучу искр.
Несколько падают в сухую траву совсем рядом и мужчина помоложе, но чертами лица схожий с кузнецом, точно также сохраняя молчание, быстро топчет их сапогом.
Здесь, в этом месте, в это время и так опасно, и не хотелось бы, выжив в схватке со зверем, чей вой звучит всё ближе и ближе, погибнуть при пожаре.
Вой повторяется – теперь уже совсем рядом, откуда-то слева, но за линией костров – разрезает тишину, будто нож чьё-то брюхо. Мужчины – меч в руках каждого, становятся плотнее, плечом к плечу, остриём клинков к шебуршащим зарослям впереди.
Красные угольки глаз из темноты, оскаленная пасть и знакомый по предыдущим ночам низкий рык – они знают с кем имеют дело. Кузнец смотрит не отрываясь, не отпуская прикованного к себе чужого взгляда. Это зверям место в лесу и неповадно им заходить в человеческие деревни.
Волк не спешить выходить на свет и показывать себя людям. Умная тварь. Слишком умная для дикого зверя, потревоженного забрёдшими издалека охотниками, как они думали прежде.
Умная тварь. Не торопится нападать – знает, что силы не равны и ждёт. Чего? Чего может ждать волк, который, возможно, и не волк вовсе?
Костёр трещит и сыплет искрами. Они все – ждут, хотя пока ещё не знают чего. Ждут до тех пор, пока рычание не раздаётся с другой стороны – не слева, не справа – сзади.
А затем окружённая огнями поляна наполняется криками, рычанием и смутными чавкающими звуками, но уже скоро всё смолкает – не проходит и получаса как затихает последний стон. И вот тогда-то, то ли не замечая, то ли игнорируя голодный, полный неутолённой ещё жажды чужой взгляд, за кострами, аккуратно перешагивая через окровавленные тела, вырисовывается смутная, пока ещё трудно различимая в темноте, человеческая фигура. И чем ближе к огню, тем чётче вытанцовывают тени на плоском животе, округлой груди и нежном женском лице.
Рука с изящными длинными пальцами зовёт, манит, и зверь – или всё же не совсем? – делает шаг вперёд.
Чёрная шкура Сына Луны отливает серебром и золотом, когда в миг прыжка его опаляет пламя. Его ведёт лунное безумие и чувство родства и единения, а ещё сладкий запах свежей крови, запёкшейся под ногтями Дочери Луны.
Некому больше подбрасывать хворост в костёр и огонь постепенно затухает, но для этих двоих луна светит достаточно ярко.
За час до рассвета, когда довлеющая над ними владычица ночи уже начинает клониться к горизонту, дабы уступить место своему дневному собрату, две гибкие тени вступают в деревню. Их не видят – никто, даже старик-сторож у ворот – ровно до тех пор, пока они не перегрызают ему горло. Волчица, уже сытая, стоит поодаль, позволяя ему утолить свой голод и свою жажду.
Таково их безумие. И таково их расплата за чужие грехи.
Спустя две недели прибывший в деревню отряд по сбору налогов не обнаружит здесь ничего кроме истёрзанных, полуразложившихся трупов и не разлетевшихся ещё стервятников.
Человек не способен на подобное зверство, и весть о жителях подчистую вырезанной деревни станет первым камнем, сдвинувшим с места лавину людской ненависти и запалившим святые костры Инквизиции.
Так наступит конец благодатному времени, когда люди и те, что отличны от них жили без страха перед друг другом.
Так будет положено начало многолетней войне, которая окончится лишь с падением последнего города нелюдей – Города-утративших-надежду.
И никому – ни тогда, ни сейчас – не было ведомо о том, что стало первопричиной овладевшего всеми оборотнями кровавого безумия и даже Боги – всесильные и всемогущие – не соизволили дать на то ответа.
Ведь Боги, как крысы с тонущего корабля, первыми покинули осиротевший с исчезновением последнего из них мир.
TBC...
-
-
17.03.2010 в 10:50-
-
18.03.2010 в 12:23-
-
22.03.2010 в 16:23Как свершается грех
Впервые она снизошла до его ложа когда взошедшая третья луна отмерила конец четвёртого часа той роковой, полной страсти и стонов ночи.
С тех пор минуло много лет, и некогда забредшая на его поляну девушка превратилась в молодую женщину, и из них двоих только он – он один – остался неизменным. И оттого вдвойне больнее было видеть в чёрной косе возлюбленной первые седые нити – первую весть, первое предупреждение от той, что и прежде не раз забирала у него невест и жён.
Вот и сейчас, как в ту первую ночь, он лежит, раскинувшись под усыпанным бисеринками звёзд небом, краем сознания отмечая ещё далёкий хруст ветвей и такую знакомую и родную поступь.
Но проходит ещё полчаса, прежде чем заросли раздвигаются и на поляну, придерживая свободной рукой мешающиеся и постоянно норовившие за что-нибудь зацепиться длинные юбки, выбирается та, которой принадлежит половинка его души и сердца.
Но всё же сегодня что-то чуть-чуть иначе, чем обычно. Звёзды ли светят им ярче, или это лес чуть нежнее поёт свою колыбельную – он не знает точно, но сердцем, разделённым на двоих чувствует – что-то изменилось.
На лице с затаившимися в уголках глаз морщинками – ещё один укол боли в сердце – цветёт улыбка. Она не говорит ни слова, только улыбается. Знание приходит само, а осознание и понимание вместе с виной и ужасом придут позже.
Нарушена наиважнейшая из оставленных им богами, запретная заповедь. Дитя двух кровей никогда не должно появиться на свет, и решение тому есть лишь одно.
Сегодня они будут улыбаться вместе, хотя внутри всё будет стынуть от ужаса. Через два дня, когда полная луна пойдёт на убыль, он навсегда покинет эту деревню, этот лес и свою убогую хижину в самом его сердце.
Любовь всё пересилит и рука не поднимается привести приговор в исполнение, хотя въевшееся в кровь, всосанное с молоком матери знание не оставляет выбора.
Ночь. Весна. И ландыши, растущие неподалёку от того места где они лежат, переплетясь и телами, и душами, пахнут одновременно и слаще и горче, чем вчера. Ему остаётся только жалеть, что ему не удастся узнать, как они будут пахнуть завтра.
Тёплое дыхание щекочет шею, и он ещё крепче сжимает руки, притягивая к себе тут же отзывающееся тело любимой женщины, несущей в себе его ребёнка и ненавидимой за это.
А она в ответ прижимается ещё сильнее, пряча лицо на его груди. Он же – один из уцелевших, последних детей Луны – закрывает глаза, наслаждаясь короткими мгновениями счастья, и теща себя лживыми иллюзиями. И как прекрасен этот фальшивый мир его мечтаний!
Они никогда не засыпают вместе, и ещё прежде чем с рассветом зазвучит соловьиная трель, она снова выскользнет из его объятий.
В свой дом она уже не вернётся – не будет нужды, ведь все необходимые вещи уже давно собраны – в тот самый день, когда впервые положив ладонь себе на живот, она ощутила неощутимое – биение сердца своего дитя.
К утру, когда в деревянную дверь отстоящего на окраине деревни дома заколотит закованная в тяжёлую перчатку рука, Шарлотта Моро, необычайно одарённая знахарка, за глаза жителями деревушки называемая ведьмой, уже будет далеко отсюда.
В этот раз – один из сотни – пришедшие по её проклятую душу инквизиторы останутся ни с чем, и ни один из постовых не сможет её задержать, когда она будет проходить мимо.
Шарлота не обернётся – ни разу, и не увидит взвившегося над деревьями столба дыма, порожденного жадно пожиравшим её дом очищающим пламенем.
Она ничего этого не увидит – не захочет увидеть, но полный тоски и боли вой, который не в состоянии воспроизвести человеческое горло ещё долго будет эхом звучать у неё в ушах и рвать душу на части.
Она ещё будет счастлива – в окружении своих трав и лиц людей, которым ей удастся помочь, и только в светлые ночи, когда полная луна будет висеть над головой, в сердце будет ворочаться и точить червячок чужого предательства. В такие ночи она ни разу не перешагнёт порог своего нового дома и никому не отворит дверь.
Спустя девять месяцев, точно в срок, она в одиночестве родит своё – и его – дитя, и наречёт Рианарой.
Так будет нарушена заповедь трусливых Богов.
А потом Смерть нагонит и возьмёт своё, но окажется неожиданно милосердной – недаром на фресках её изображают женщиной – и позволит напоследок ещё раз увидеть его, прежде чем объявший её огонь навсегда скроет его от её глаз.
-
-
22.03.2010 в 21:22-
-
06.04.2010 в 12:49Пасиб.
-
-
06.04.2010 в 16:19